"Правила менестрелей"

Жанр: романс с небольшим (и совершенно нестрашным) присутствием ангста
Аннотация: Архидемон пал, Алистер благополучно коронован, но леди Кусланд, вопреки всему, вовсе не становится королевой или канцлером, а отправляется добивать порождений тьмы, безнаказанно гуляющих по Ферелдену. Не нашедший в себе сил остановить ее (и, похоже, неперекованный) Алистер пишет письма. Или, по крайней мере, пытается
От автора: мини. Не писала около полугода, и это, конечно, сказалось.) Кроме того, моя личная концовка, в отличии от фанфика, включала в себя коронацию ф!Кусланд, поэтому кое-где могут быть неточности. Особенного сюжета нет, напор, разумеется, был на эмоции.
Статус: закончен

Менестрели всегда воспевают тех, кто добился признания кровью – своей или чужой, не так уж важно, по сути. Или не кровью, но страданиями, тяготами, преодолением препятствий, зачастую ломающих так, как не могли бы сломать иные войны. Эту истину Алистер уяснил еще в далеком и не самом безоблачном детстве. Эрл Эамон едва ли обрадовался бы подарку, бесстыдно стащенному у торговца, сколь бы богато украшенным он ни был. Вот гнездо с беззащитно пищащими птенцами, собственноручно возвращенное Алистером в нишу над дворцовой дверью – это совсем другое дело, и вовсе неважно, что это не тянет на искусную поделку или венок из одуванчиков.

Может быть, именно поэтому молодой король Ферелдена не удивился той славе, что свалилась на него после коронации – славе не повелителя, но Серого Стража. «Доброго вечера, Ваше Величество» звучало в чужих устах на редкость привычно. Что бы он там не говорил, а знание, что рано или поздно ему придется вспомнить о крови Мэрика, текущей в его венах, и взять в руки власть, было с ним всегда. Убийство Архидемона, не обернувшееся, вопреки ожиданиям, скорой смертью, тоже сыграло не последнюю – а, может, и главную? – роль. Схлынувший с королевства Мор пробудил в народе подзабытое чувство надежды, и ферелденцы, несомненно, были искренне преданы тем, кто отправил восставшего древнего бога в небытие. Будь их воля, - думает Алистер, вертя в пальцах перо, и они бы с готовностью подняли его на руках, чествуя и ликуя.

Всё это, разумеется, не означало, что он оказался готов. Искусство политики никогда не переставало быть для него пусть и не совсем дремучим, но все же темным лесом. На его счастье, Эамон не спешил напоминать о тех безобразных сценах, что Алистер устраивал в недавнем детстве, и охотно предоставил свою помощь. Было в этом что-то отчаянно неправильное. Или как раз таки правильное, если учитывать, что всю свою жизнь Алистер прятался за спинами других, проявляя если не незавидную бесхарактерность, то откровенную трусость.

Спина леди Кусланд, прикрывавшая его долгие два года странствий, мелькнула перед его глазами в последний раз четыре месяца назад.

Выдохнув, он отбрасывает перо - на светлом дереве стола небрежным росчерком ложится чернильная линия. Скомкав пергамент, он смахивает его на пол, и без того усеянный бесконечными бумагами. Глупая, бессмысленная затея. С чего он вообще взял, что до нее дойдет какое-то там послание? К тому же, написанное таким безыскусным слогом…

Элис покинула его сразу после победы, словно не на ее плечах был груз произошедшего – улыбнулась на неловкое предложение остаться при дворе и сбежала из замка, заявив, что «сейчас у Серых Стражей как никогда много дел». Но когда их было мало? Ее будто бы ничуть не волновало, что битва окончена, и остальное – лишь дело времени, ей не хотелось сидеть на месте до тех пор, пока каждый из противников не будет загнан обратно на Глубинные тропы – как не хотелось оставаться при нем канцлером, и Алистер боялся, что дело вовсе не в порождениях тьмы, торопливо сбивающихся в стаи, а в нежелании делить их путь и дальше. Было ли в этом подозрении что-то, кроме обиды? Он боялся ответа на этот вопрос.

…Ее улыбка все еще стояла у него перед глазами.

Ему лгали – он знал это так же хорошо, как собственное имя – что Элис видели близ разоренного Лотеринга. Знал – и все равно мчался, теряя сапоги. Потом Винн – то ли сжалившись, то ли напрягши ослабевшую память – сообщила, что виделась с ней в Амарантайне. Алистер злился, слушая рассказы про обветренную морским ветром кожу его боевой подруги, про все так же вечно пьяного Огрена, неизвестным образом воссоединившегося с командиром, и других ее спутниках – в том числе, отпрыске Хоу – злился и не понимал. На смену злости приходила смешанная с обидой тоска, на смену ей – нелепая надежда, и Алистер начинал писать письма, бессмысленные и путаные, как речь захмелевшего селянина. Ни одно из них так и не достигло конечных строк и, уж тем более, отправления. Куда? В неизвестность? Именно где-то там путешествовала его леди Кусланд.

Он проклинал себя за то, что не предложил ей править вместе – вот так, просто, «Будешь моей королевой?», - что не приносил больше сорванных с церковных дворов роз, что могли сказать много больше, нежели слова, что оказался таким несведущим в отношениях дураком, раз позволил ей уйти, так и не дождавшейся ничего определенного. Улавливая загадочным женским чутьем его размышления касательно дележа трона, Анора не раз предлагала свою кандидатуру, настаивала, намекала на необходимость появления наследника, старательно пропуская мимо ушей все те нелестные фразы, что Алистер неизменно отпускал в ее сторону. Вскоре она сдалась, не забыв закатить грандиозный скандал, общий смысл которого сводился к словам «Ты глупец!». Глупец, - охотно соглашался с этим молодой король. Вопреки опасениям, эрл Эамон открыто одобрял его отказ.

За окном светает. Совсем скоро должны закричать первые петухи, а это означает, что он порядком засиделся. Обведя взглядом захламленный макулатурой кабинет, Алистер поднимается на ноги. Болят веки, утружденные многочисленными попытками сотворить что-то, хоть отдаленно напоминающее письмо, и ноет спина, словно намекая, что короли стареют чуть быстрее обычных людей. Впрочем, чего он не боится, так это старости – она не наступит, сколь бы ему не хотелось. Если, конечно, труды Авернуса, лишенные их с Элис стараниями какой-либо опасности, не начнут приносить плоды.

В дверь стучат, и на пороге обозначается смущенный стражник. Кристоф, Кристофер?.. Алистер не помнит.

- Ваше Высочество, - обращается к нему тот. – Прошу прощения за беспокойство, но к Вам гостья. Я, конечно, сказал, что время позднее и, к тому же, Вы заняты, но она настаивала – вы же знаете, как ведет себя леди Кусланд, да и…

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать смысл сей фразы. Он не дослушивает.

Произошедшее живо напоминает Алистеру один из тех снов, что неизменно видятся ему под самое утро – ирреальные и туманные, они повествуют о дне, в котором Элис вдруг возвращается из своего бесконечного похода против порождений тьмы, проходит в его покои, устало падает в кресло, забывая снять сапоги и плащ… И улыбается. Кротко и ласково, как улыбалась в тени деревьев, когда он, обмирая, дарил ей лотерингскую розу. Грезы неизменно испарялись с рассветом, и Алистер уверен, что все происходящее ныне – лишь плод его больной, изможденной ожиданием фантазии. Быть может, он задремал за столом? Куда более вероятный исход, нежели визит вдруг вспомнившей о нем леди Кусланд…

Сейчас у него нет ровно никаких сил злиться на нее.

Ступени лестницы он преодолевает вдвое быстрее обычного.

Элис так и стоит в приемной зале, словно безродный селянин, пришедший с прошением к повелителю. Замерев, Алистер жадно скользит по ней взглядом, бессовестно пользуясь тем, что девушка повернута спиной. Высветленные солнцем волосы стали заметно длиннее, достигнув основания шеи, на локте ее висит потрепанный жизнью дорожный плащ, а сапоги – те самые, что когда-то сделал Вейд – основательно стоптались. Даже одежда ничем не отличается от той, что была на ней в то чертово утро четыре месяца назад – никаких натертых до блеска нагрудников и украшений. Трудно поверить, что эта юная особа, одетая столь безыскусно и незатейливо, является никем иным, как спасительницей Ферелдена. И все же – это именно она.
- Я заметила тебя, - вдруг заговаривает Элис. В голосе ее теряется смех. – Еще на лестнице. Глупо скрываться после такого топота.
И она разворачивается.
Алистер не может сдержать улыбки, видя ничуть не позабытое им лицо - глаза цвета осенней травы, окаймленные длинными ресницами, ровная линия носа, чувственный изгиб рта с припухлой верхней губой, узкий подбородок. Сколько раз он пытался вытравить эту мягкую полуусмешку из своей памяти – и сколько раз тяготел увидеть ее. Казалось, они расстались лишь вчера, сговорившись увидеться позже, и вот она вернулась – из прогулки ли, из таверны, из церкви – и хочет поговорить как в старые добрые времена, слушая треск поленьев в камине и, может быть, глотнуть вина. Истинная Кусланд – в осанке, во взгляде, в поступи, когда она подходит ближе, останавливаясь на границе между впущенным окнами сумраком и теплым сиянием факелов. Задержав дыхание, Алистер делает шаг вперед - чтобы мгновением спустя коснуться пальцами почти заживших царапин на щеке и прижать к губам прядь волос, перевязанную узкой лентой.
- Мне казалось, пройдут столетия, прежде, чем ты вернешься, - делится он шепотом. Дымчатые тени залы скрадывают предметы и мягко стелятся на плечи, словно пряча их обоих в своих объятиях. От Элис пахнет дорожной пылью, дождем, лесом, дымом костра и лечебными мазями.
- А ты, оказывается, пессимист, - цокает языком она, и Алистер вдруг вспоминает про правило менестрелей, неизменно жестоких в своих поисках достойных.
И смеется.

The End.